Городокский район Витебщины, как и вся Беларусь, в годы войны пережил долгую и страшную ночь оккупации. Тюрьмы и гетто, изощренное и массовое истребление нацистскими варварами советских людей, сжигание заживо женщин, стариков, детей, младенцев…

К архивному уголовному делу Щемелёва приобщен акт от 13 марта 1945 года Городокской районной комиссии по установлению злодеяний немецко-фашистских захватчиков. «Немцы сжигали живых людей, — говорится в акте. — 27 февраля 1943 года в деревне Холуи в доме колхозника было сожжено 96 советских граждан, согнанных из разных сел. 26 февраля 1943 года в деревне Сеченка в колхозном сарае было сожжено 59 женщин и детей. В двух километрах от Городка в урочище Воробьевы горы с июля 1941-го по декабрь 1943 года немцы систематически производили расстрелы советских граждан. Здесь комиссией установлено 6 общих могил, в которых находилось 660 останков. Трое погибших опознаны жителями Городка».

В марте 1942 года, говорится в акте, на площади в Городке на телеграфных столбах было повешено 18 советских граждан, в том числе колхозники Яковлев и Лысенко.

«Об истязании немецкими палачами свидетель Левчёнок Ефросинья Яковлевна показала: в полиции Городка путем обливания холодной водой на морозе было убито 6 человек. 6 января 1943 года на ее глазах двум партизанам отрубили руки и ноги, после чего искалеченные люди были вывезены на Витебское шоссе к зданию техникума и брошены на морозе», — говорится в акте.

Комиссия установила, что всего по Городокскому району расстреляно 4884, повешено 34, сожжено 168, угнано в немецкое рабство 947 человек.

Всё это — эпизоды геноцида белорусского народа, военных преступлений, которые творили немецко-фашистские захватчики и их пособники. В числе последних — печально известный на Городокщине бывший начальник районной полиции Анатолий Мордик. В деле Щемелёва имеется интересный для историка документ: Военный трибунал войск МВД Витебской области в декабре 1948 года, с учетом отмены на тот момент смертной казни, приговорил Мордика к 25 годам исправительно-трудовых лагерей. Однако в том, что касалось военных преступлений оккупантов, первичность политической конъюнктуры была неприемлема. Кроме того, появлялись новые факты злодеяний нацистов и их пособников. В 1959 году в Городке состоялся открытый суд над предателем и палачом: Мордик был приговорен к расстрелу. Вот на таком фоне и обратимся к личности иуды Щемелёва. 

К слову сказать, ценность судебно-следственных архивов еще и в том, что они позволяют как бы классифицировать типажи предателей. Убежденные антисоветчики, аполитичные обыватели, стяжатели, садисты с наклонностями махрового уголовника, трусы и отпетые подлецы… Кем был Щемелёв? Наверное, всякого в его душонке хватало.

Накануне нашествия гитлеровцев проживал в деревне Веретеи Городокского района. 24 июня 1941 года районным воен­коматом 33-летний Щемелёв был призван в Красную армию. «В начале вой­ны наша часть находилась в Витебске, — показал он на суде. — В один из дней, когда немцы стали бомбить Витебск, мы были в казарме. Нам велели выйти из казармы и укрыться. Когда бомбежка кончилась, нашей части приказали покинуть горящий город. Мы уходили вразброд. У меня было мнение, что советская армия разбита. Я встретил двух своих земляков, Антипенко и Сниткова, и договорился с ними при первой же возможности дезертировать из армии. В августе мы вернулись домой. По дороге раздобыли гражданские костюмы и сбросили с себя красноармейскую форму. Я не верил в победу Красной армии».

Осенью 1941-го его жестко допрашивает в Городке следователь Григорьев: якобы полиции известно, что Щемелёв прибыл из Красной армии как партизан и разведчик. «Где твой военный билет?! — прессовал его Григорьев. — Там, наверное, записано, что ты коммунист! Ты коммунист?! Мы тебя ногами к машине привяжем и протащим по мостовой!» На что Щемелёв божился изо всех своих сил: «Я не коммунист! Не партизан и не разведчик! Я вернулся домой из Красной армии в августе, потому что верю в победу Германии! Я правду вам говорю!»

И тут его пригласил… в протоколе именно так записано со слов Щемелёва — «пригласил»… в свой кабинет тот самый Мордик. «Он предложил мне сотрудничество с полицией. Я должен был помогать немцам в уничтожении коммунистов и партизан. Я согласился», — показал Щемелёв. Факт перехода на сторону нацистского зверя был подтвержден распиской, данной Мордику: «Я, Щемелёв Антон Михайлович, обязуюсь помогать немецким властям в лице городокской полиции в выявлении советско-партийного актива, партизан и связанных с ними лиц. Об известных фактах буду доносить как устно, так и письменно органам полиции и действовать по их указанию. Обязуюсь о связях с полицией никому не рассказывать. Я предупрежден об ответственности за нарушение расписки или обман. Обязательство скрепил своей фамилией Щемелёв».

После принятия мордиковской «присяги» он занялся знакомым ему делом — стал лесником, но не простым, а агентурным. Щемелёв получил задание выявлять места дислокации партизан, связанных с ними лиц, добывать данные о численности и вооружении партизанских отрядов, действовавших на территории Городокского и смежных районов.

Он установил связь со старшим объездчиком Шурубнёвым, которому передавал все собранные агентурные сведения. В Веречском лесничестве в течение декабря 1941 года и первой половины 1942-го Щемелёв около 10 раз письменно доносил полиции о действиях и передвижении партизан. И каждый раз по его данным немцы предпринимали карательные экспедиции.

«Летом 1942 года, — показал, в частности, Щемелёв, — узнав от местных жителей, что в деревне Солотковичи Меховского района должны появиться партизаны, я немедленно в письменной форме сообщил об этом Василию Шурубнёву, и в тот же день туда выехал смоловский карательный отряд и вел там бой с партизанами… В течение 1942 года я регулярно, два раза в месяц, встречался с Шурубнёвым и рассказывал всё, что мне становилось известно о деятельности партизан… Шурубнёв мне говорил, что советской власти больше не будет, а будет только власть немецкая. И что я должен честно служить немцам, добросовестно выполнять их задания по вылавливанию партизан, коммунистов и советских активистов. Я должен обходить свой лесной участок и внимательно смотреть, нет ли человеческих следов, бункеров и других признаков появления партизан».

«За доносы о партизанах, — отвечал Щемелёв на вопрос следователя о вознаграждении за «непосильные труды» свои, — я получал повышенный оклад. Если я при советской власти по должности лесного обходчика получал 150 рублей, то немцы мне платили за работу 150 марок, или 1500 рублей. Кроме того, мне давали продовольственный паек».

В январе 1943-го он добровольно поступил на службу в городокскую районную полицию, за что был пожалован белой нарукавной повязкой и прочей полицаевской униформой. Нес охрану здания полиции, где происходили пытки и расстрелы советских патриотов.

В феврале 1943 года Мордик поручил Щемелёву, как знатоку окрестного леса, провести карательный отряд в поселок Заречье. Туда была доставлена большая группа арестованных советских граждан, которых выстроили на улице. По подсказкам местных иуд стали выявлять тех, кто был связан с партизанами. Обреченных выводили из строя. Щемелёв, желая выслужиться перед своими хозяевами, указал на 15 человек. Были они на самом деле связаны с народными мстителями или нет? Для Щемелёва, который из кожи лез перед нацистами, это не имело значения… Всего каратели отобрали около 100 человек, в большинстве — женщин и детей. Их завели в здание школы и заживо сожгли. Тех, кто пытался выбраться из пламени, расстреливали из автоматов. Стрелял ли в обреченных находившийся рядом с горящим домом Щемелёв, вооруженный винтовкой? Факт не установлен, а в чем он сам на этот счет клянется как на духу, догадаться несложно.

«Родственников партизан закрыли в здании Зареченской школы, — показал Щемелёв на одном из допросов. — Примерно сто человек. Фамилии не помню… Гибнущие в огне люди подняли крики, стоны, стали выбрасываться из окон. Кто-то из них горел, как факел. По этим людям и по окнам стреляли власовцы. Спастись никому не удалось».

На другом допросе дополнил картину: «Поскольку дом был деревянным, огонь быстро охватил школу, проник внутрь. Крики обреченных людей соединились с плачем и криком тех, кого немцы не вывели из строя, но заставили на все это смотреть… Когда прогоревшая крыша рухнула, крики внутри пламени стихли».

Свидетель Степан Сысоев, в годы вой­ны — командир взвода разведки партизанского отряда, опознал на очной ставке личность обвиняемого и сообщил: «Оставшиеся в живых люди рассказывали мне, что для сжигания немцы выводили из строя лиц по указке Щемелёва, который был из местных и знал родственников партизан».

Нет нужды перечислять имена всех, кто подтвердил участие Щемелёва в карательных экспедициях нацистов, но одно свидетельское показание, Лаврентия Лопанова, все же следует привести: «Примерно в марте 1942 года я, а также Збродов Дмитрий Иванович (умер в 1944 году, указано в протоколе допроса) и Збродов Михаил Петрович (расстрелян немцами зимой 1943-го) были посланы старостой общины деревни Веречье Николаевым (осужден по приговору суда) за соломой в деревню Заречье… Когда накладывали на воз солому, услышали винтовочные выстрелы. Оказалось, что со стороны деревни Павлючково в Заречье бежали два безоружных советских солдата. Их преследовали полицаи. Один красноармеец бросился в кусты на берегу реки и там скрылся, а второй забрался на чердак сарая. Полицаи, в том числе Щемелёв, стали стрелять по чердаку… Я лично видел, как начальник полиции Филонов, Щемелёв и другие полицаи выволокли солдата на улицу, повалили на землю, стали избивать сапогами и прикладами винтовок. Они забили его до смерти. Филонов, Щемелёв и Александров оставили изуродованный труп возле сарая, подошли к нам и попросили закурить…»

Когда Красная армия погнала поганой метлой захватчиков, Щемелёв бежал вместе с другими полицейскими вначале в Литву, где, кстати, за свое усердие получил от немцев в личную собственность крупное хозяйство, а потом в Европу. Там он купался в бассейне с русскими белоэмигрантами, которые проводили с ним «разъяснительную работу» в антисоветском духе. Повидал Париж, вступил было во французский экспедиционный легион, однако не пожелал отравляться в Индокитай и в конечном счете оказался в советской зоне занятой союзными вой­сками Германии. Прошел фильтрацию. Был осужден на год за самогоноварение и, когда отбывал наказание, являясь вольнонаемным 29-й железнодорожной бригады, попал в поле зрения контрразведки.

Военный трибунал Киевского военного округа 28 декабря 1950 года приговорил Щемелёва к расстрелу.

Еще весной 1941 года в состав Киевского особого военного округа в целях увеличения пропускной способности стальных магистралей у западных наших границ вместе с другими аналогичными соединениями вошла, как впоследствии станет называться, 29-я отдельная железнодорожная Варшавская орденов Кутузова и Красной Звезды бригада. Трудно переоценить вклад в Победу славных железнодорожных войск! Но это уже совсем другая история.